В то время как он страдал от мысли, что Доминик навсегда покинула его, она сама ему позвонила. Как ни в чем не бывало, игривая и жизнерадостная, Доминик притворно укоризненным тоном спросила, куда это он пропал и почему не дает о себе знать.
Ее звонок оказался для него настолько неожиданным, что Ксавье даже не нашелся что ответить на такой несправедливый упрек. А рассказать девушке о том, какое он пережил ужасное время, тщетно пытаясь дождаться, когда же она позвонит, у него не хватило смелости. Ведь он думал, что она специально не поднимает трубку, когда он набирал номер ее телефона, чтобы проверить его чувства.
Они договорились о встрече и вот теперь неторопливо шли по тихим парижским улицам. В эти прекрасные минуты Доминик испытывала сильное желание признаться Ксавье в своей искренней любви и сказать банальную, но многозначащую фразу: «Я люблю вас. Я люблю вас и хочу быть с вами всегда». Но она молчала.
Ксавье наконец нарушил молчание. Следуя правилам хорошего тона, он сказал:
— Доминик, у вас очень красивые волосы. Просто потрясающие. Они напоминают мне гриву монгольских пони…
Они заходили во все ювелирные магазины, которые попадались им по пути, и рассматривали витрины. Это очень удивляло Доминик — не в привычке мужчин интересоваться подобными вещами. Около одной из таких витрин, залюбовавшись золотыми обручальными кольцами и перстнями с прекрасно ограненными бриллиантами, изумрудами, рубинами и топазами, Ксавье мечтательно произнес:
— Если бы я решил жениться, то обязательно подарил бы своей невесте вот такое кольцо с голубым камнем. Оно бесподобно. У женщин от природы нежные руки, но красивые украшения делают их божественными.
Она задумалась над его словами, тронутая намеком на ее красивые пальцы, и над тем, что он все же, может быть, любит ее и, возможно, мечтает на ней жениться.
В разговоре Ксавье неожиданно вернулся к теме ее отъезда. Он жил в Монроже, а это совсем рядом с ней. Они могли бы вместе проводить свободное время, что спасло бы их обоих от скуки. Очевидно, ему не следовало употреблять слово «скука», потому что Доминик сразу же стала жаловаться на свое подавленное настроение и усталость, а также на намерение родителей взять ее с собой в Швейцарию. Она ненавидела эту страну, изобилующую сыром и молоком, ей не нравились чопорные храмы и разукрашенные домики, выстроившиеся в ряд вдоль безлюдных дорог. В этом захолустье, по ее мнению, можно было умереть от тоски. Она пожаловалась ему даже на двери вагона, закрывающиеся с ужасным стуком, и на скрипящие и стонущие вагонные сцепления, раздражавшие ее своим шумом при малейшем толчке.
Выслушав все эти жалобы, Ксавье снова заговорил о возможности их загородной встречи. Он напомнил ей ее обещание, которое она случайно дала в самый первый день их знакомства, — зайти как-нибудь к нему в Монрож на чашечку чая. Доминик легко, с улыбкой согласилась, но мысли ее витали сейчас далеко-далеко, носились в облаках над Парижем, который в эти минуты представлялся ей самым прекрасным городом в мире.
Наступивший вечер, казалось, был насыщен чувственностью. На улицах появились девушки легкого поведения с их настойчивыми, оценивающими взглядами, крепко пахнущие сильными восхитительными духами, вызывающими гамму сладостных ощущений. Прогуливались щегольского вида мужчины в плотно облегающих брюках. Дробный стук женских каблучков, ожидание взгляда, намек на приглашающий жест — все способствовало быстрому достижению взаимного согласия.
Ксавье взял Доминик под руку, скорее для того, чтобы соразмерить свои широкие шаги с ее ходьбой, нежели с целью выразить ей нежные чувства. Она посмотрела на него удивленно и взволнованно. По ее телу пробежала легкая дрожь. Вероятно, это было неосознанное желание, приводившее ее в непривычный трепет от прикосновения к его телу.
На мгновение она представила себя на брачном ложе прикорнувшей возле крепкого мужского плеча. Об этом свойственно мечтать всякой женщине, ища, с одной стороны, поддержку и защиту, а с другой — изящно предлагая себя.
Теперь они шли по более мрачным улицам, толпа рассеялась, и только изредка попадались одинокие прохожие. Ксавье и Доминик думали каждый о своем. Она снова почувствовала, что он всего лишь «увлекшийся» ею молодой человек, тянувшийся к ней, как к яркому красивому цветку. Он представлялся ей загадочным, взрослым мужчиной, суровым и где-то даже немного чопорным.
Безусловно, он явно неравнодушен к ней, но не может открыто об этом сказать, что-то мешает ему признаться в своем чувстве. А она так жаждала его любви! Была готова лечь с ним в постель и не отпускать до самого утра, если он, конечно, решился бы прийти к ней в гости. Она влюблена в него по уши и никогда бы не решилась с ним расстаться, если только он не превратил бы ее жизнь в ад. Ей хотелось прижать его голову к своей груди, приголубить как маленького ребенка, согреть своим теплом, опалить поцелуем, чтобы он оттаял. Она мечтала, чтобы у него появился к ней интерес как к женщине. Нужно встряхнуть его и найти способ пробудить в нем желание обнять и поцеловать ее, надо заставить Ксавье почувствовать трепет ее жаждущей плоти. Преодолев этот барьер, они могли бы стать счастливыми.
От этих сладких мыслей у Доминик щемило сердце, и она уже представляла себе тридцатилетнего господина Паради, солидного мужчину, главу их семьи, заботящегося о жене и детях, которые появятся от их законного брака. Думала о том, как они будут жить в шикарной квартире, вместе обедать, делить радостные и горестные моменты их существования. Она мечтала о славе, которую он принесет ей в один прекрасный день, думала о самой свадьбе, представляя себя в ослепительно белом подвенечном платье в сопровождении почетных свидетелей и радостные лица родных.